Мир кино исчезает. Наконец-то я это сказала. Голливуд уже откатал столько схем, что скоро сценарии смогут писать роботы. Впрочем, трагичен здесь не механизм кинофабрики, но аппетиты зрителей, которые продолжают рождать предложение. В противовес Голливуду всегда существовали Канны. Их тоже немного поглотили Штаты, но Триер без боя не сдается. Худо-бедно, но фестиваль всегда приносил нам парочку незабываемых лент, а в случае некоторых — перформансов.
В 2012 году в Каннах внезапно победила лента режиссера Михаэля Ханеке со сладостно-тревожным названием «Любовь». Ханеке в противоречиях может посоревноваться даже с Триером. Его «Пианистка» создана на грани шока и восхищения, она ловко превращает зрителя в подопытного кролика, который легко и с удовольствием признает, что отвращение и сексуальное влечение растут из одного куста. «Ханеке болен, и это прекрасно!» — говорили тысячи и тысячи кинозрителей. Что же они получили в 2012 году?

Сюжет последней ленты Ханеке не отличается замысловатостью. Это простая камерная история (практические все действие происходит в одной квартире) о закате жизни пожилой супружеской пары. Однажды Энн становится плохо, а потом еще раз, и еще раз. Жорж, муж, отвозит ее на операцию, но чуда не случается. Половина тела Энн парализована. Она просит ни при каких обстоятельствах не везти ее в больницу. Жорж ухаживает за ней, но супруге становится все хуже, вскоре она вообще перестает воспринимать мир, разговаривать и на фоне этого — хотеть жить. К старичкам приезжает дочка Ева, но ее плач и рекомендации отвезти бабульку в специальное учреждение только раздражают старика Жоржа, который намерен до конца исполнить последнюю волю жены и свой обет. Конец, как говорится, немного предсказуем — Жорж убивает жену при помощи старой доброй подушки и сходит с ума. Или наоборот, сначала сходит с ума, а потом убивает — никогда точно не знаешь.

Мне бы очень хотелось сейчас прослезиться и написать о том страдании, которое испытывал Жорж, о той боли, которую терпела парализованная Энн, о том безразличии, которое взрастил в нас 21 век, но кино, абсолютно правильное с т. з. концепции, оказалось провальным в своей реализации. Кино, как и любой другой вид искусства, катарсично. Режиссер заставляет зрителя переживать драму на экране, используя разные визуальные и сценарные инструменты, которые также часто дополняют друг друга и усиливают эффект.

Картина Ханеке слишком простая и житейская, чтобы нас тронула сама история, ее визуальное решение соответствующее, а игра актеров, хоть и остается на высоком уровне, но совершенно теряется в общей отсутствующей атмосфере. Возможно, если бы режиссер более четко определил кульминационные моменты и сделал их более жесткими, фильм можно было бы спасти, но так... безумие старика слишком ровное, смерть слишком тихая.
Не могу сказать, что «Любовь» никому не нужный фильм. Он будет полезен подрастающему поколению, чтобы знали, и старичкам, таким же, как в фильме, чтобы прочувствовать сопричастность искусства к некрасивым этапам в жизни человека. Но наслаждаться в этой картине Ханеке, к сожалению, абсолютно нечем. Искусство требует завершенности и брутальности, друзья мои.
При взгляде на обложку мне вспомнилась культовая некогда песня «Любочка» со словами «Либе, либе. Аморе, аморе».
ОтветитьУдалитьКруто, да?
конечно, круто)
Удалить«Ханеке болен, и это прекрасно!» - помню эту фразу )
ОтветитьУдалитьА как тебе "37,2 градуса по утрам" Бенекса и "Турецкие сладости" Верхувена?
Бенекса не смотрела, Верхувена просто обожаю, особенно "Турецкие сладости". По-моему, лучший его фильм.
УдалитьАбсолютно солидарен. Тоже очень люблю его фильмы и в частности этот и "Инстинкт, который основной".
УдалитьВ фильме Бенекса есть аналогичная сцена с подушкой. А "Турецкие сладости" похожие по настроению с "37, 2". Но всё же из этой троицы "Сладости" лучшие.
P.S. Вот и сделали академики для "Любви" исключение - она номинирована как лучший фильм.
"Основной инстинкт" я с каждым разом люблю все больше, особенно за отсылки к "Головокружению":)
УдалитьУже давно хочу написать обзор работ Верхувена. Он совмещает и стиль, и отличную актерскую игру, и секс - у него лучшие эротические сцены, и, главное, презрение к современному миру, в частности к Америке, в которой он большую часть фильмов и создавал. Верхувен - надменный режиссер, снимая мейнстрим по заказу, он все равно остается европейцем.