Последнее танго в 2012

С Новым годом!

Когда я в первый раз читала «Евгения Онегина», бабушка говорила, что это я зря — такие вещи начинаешь понимать только за пределами школы. Странное дело, думала я. Пушкин же прост, как пять копеек. Татьяна любила Онегина, а он поздно одумался. Совсем другое дело — Рэй Брэдбэри. Там вселенная, незнакомые слова и неизведанные миры. И космос, который похож на осень.

Мой любимый фильм Бертолуччи тоже был похож на осень. В первую очередь потому, что я смотрела его в конце августа, когда ожидание уже томительно и близко, но еще нет физического отвращения к плохой погоде и резиновым сапогам. Тогда мне казалось, что этот фильм о чудесном неуловимом мгновении, когда мы становимся единым целым и перестаем все контролировать, ибо не в силах. Есть нечто большее, чем мы сами, хотела написать я. Мне до сих пор хочется верить, что где-то глубоко внутри в каждом из нас живет всепобеждающая гордая честность, которая способна уложить мир на лопатки.

Сколько бы ни было в твоей жизни безумных ночей, какой бы высокой ни была волна вдохновения, какое бы откровение ни пришло бы к тебе на рассвете, все заканчивается еще до того, как успеет начаться, оставляя лишь горькое сожаление о том, чего не когда не было. И спустя достаточное для безболезненных воспоминаний время ты благодаришь судьбу за то, что у тебя есть лишь ощущение того, что могло бы быть. И слава небесам, что у тебя нет воспоминаний, реальных и неубиваемых — ничто не сравнится с брутальностью окружающего мира и близких тебе людей. Хотя в тоске по собственному отчаянию есть какая-то милая многозначительная тупость, из которой рождаются малоперспективные сериалы, вроде бесконечной рефлексии «Студии 60 на Сансет Стрип».

Возвращаясь к печальным полутемным залам и бессмысленным объятиям под музыку Гато Барбиери, у тебя не остается выбора — ты должен оставить кровавое месиво, чтобы иллюзия ни в коем случае не стала жизнью.

Люди. Их мысли и поступки предсказуемы, предопределены. Кто-то называет это фатумом, кто-то психоанализом. Незаконченные дела родом из детства, скандалы в подъезде, конкуренция и суровый пубертат, парализующий страх — а вдруг тебя сейчас поймут, примут и так будет всегда?

Трансцендентальная белорусская лирика остается нам после похмелья. Никакой правды, никакого завтра. И я, правда, больше не могу ни слова написать об этом фильме — он слишком реален. В то время как наша психика требует отыграть какой-то сценарий, тело страдает от последствий.

Печаль «Евгения Онегина» сродни кровавой грусти Бертолуччи. Мы живем только мечтой, осознавая реальность лишь со временем. Наш выбор никогда не будет лучшим, пока побеждает кинематограф, пока пишется сценарий, пока ты слепо машешь палочкой дирижера.

В предновогодней уютненькой печали сентиментально и по-бертоновски хочется вернуться в прошлое, чтобы исправить какие-то ошибки. Но если бы мы и возвращались, то неизменно переживали бы все заново — на самом деле мы просто скучаем.

Эту картину написал Рэй Брэдбери

Несмотря на мою нелюбовь к «Касабланке», все-таки у нас всегда будет Париж. И космос, который похож на осень.

С наступающим!